Каком году 2 отечественная война. Вероломное нападение германии на ссср. Юго-Западный фронт России

За независимость России пришлось сражаться целых 30 лет

Целая эпоха в истории не только нашей страны, но и всего человечества завершилась 2 сентября 1945 года. Эпоха, отмеченная двумя мировыми войнами. Да и мирная передышка между ними была весьма относительной. Недаром Черчилль называл весь этот период Мировой Тридцатилетней войной ХХ столетия. Основные противники, составы воевавших коалиций были что в Первой, что во Второй мировых войнах, за немногими исключениями, в общем одними и теми же. Для нас это была Великая Тридцатилетняя Отечественная война, начавшаяся ещё в 1914 году.

Эпоха 1914-1945 гг. в истории нашей страны кардинально отличалась от предшествующего ей столетнего мирного периода. Достаточно сказать, что за 1815-1913 гг. у России не было войн с её непосредственными соседями на Западе. В целом же за сто лет (без одного года) после изгнания Наполеона Россия провела в войнах с равноценными противниками (то есть с другим суверенными государствами) всего лишь семнадцать лет. Это даже если включить сюда подавления Польских (1830-1831, 1863-1864) и Венгерского (1849) восстаний, так как в них Русская армия воевала с равноценными регулярными армиями. Локальные рамки всех этих войн не шли ни в какое сравнение с масштабами Наполеоновских и последующих двух мировых войн. Только в одной из этих войн (Крымской) боевые действия велись на собственно русской земле. Конечно, если приплюсовать к этому локальные войны с племенами (Кавказскую и покорение Средней Азии), то мы насчитаем в общей сложности более шестидесяти лет (из 99) с военными столкновениями разного рода. Но это были войны не оборонительные. Они велись за пределами России, за тем, правда, чтобы сделать эти земли российскими.

Из 32 лет (1914-1945) десять (1914-1918 и 1941-1945) отмечены участием России в глобальных войнах беспрецедентного масштаба. К ним можно смело прибавить ещё два года (1919-1920) широкомасштабной Гражданской войны, развернувшейся не без иностранного вмешательства и участия (взять хотя бы войну с Польшей в эти годы), и войну 1939-1940 с Финляндией (в 1939 году была ещё неслабая война с Японией на Халхин-Голе). Итого - четырнадцать лет больших войн с другими государствами, почти половина всего периода! Если же добавить сюда локальные конфликты с интервентами и прочими засылаемыми из-за границы бандами на окраинах России, то мы имеем здесь ещё: 1921-1922 гг. – изгнание интервентов с континентального Дальнего Востока, 1923-1924 гг. – ликвидацию организованного басмаческого движения в Средней Азии (остатки банд были уничтожены только в начале 30-х гг.), 1929 г. – «инцидент» с Китаем на КВЖД, 1937 г. – военный конфликт с Японией у Благовещенска, 1938 г. – военный конфликт с Японией у озера Хасан. Заметим также, что иностранная интервенция закончилась только в 1925 году, когда японские оккупанты ушли с Северного Сахалина.

Таким образом, в течение двадцати двух из тридцати двух лет этого периода, то есть больше двух третей времени, та или иная иноземная сила активно посягала на суверенитет нашей державы!

Этот период в истории нашей страны имеет только одну аналогию, а именно – со временами Московской Руси. В конце XV – XVI вв., как подсчитал ещё Ключевский, на западных границах России на один год мира приходился в среднем один год войны, а что касается отражений набегов на южные и восточные границы, то они случались практически ежегодно. Эти набеги не были только пограничными войнами: крымские орды неоднократно подступали к стенам Москвы и жгли нашу столицу. Эти геополитические особенности наложили определяющие черты на весь характер государственного строя Московского царства: оно представляло собой как бы «вооружённый лагерь, с трёх сторон окружённый врагами» (В.О. Ключевский. Курс русской истории. Лекция XXXI).

В ХХ веке на какое-то время как будто возродился этот самый тревожный период в жизни нашей страны. Две трети времени прошли в военных столкновениях, причём одна треть – в войнах, грозивших самому бытию нашего государства! Это тоже не могло не оказать своего рокового влияния на развитие экономики и политических институтов России в 1914-1945 гг. «Мобилизационный вариант социализма» стал в этих условиях исторически неизбежной реакцией национального организма на постоянную внешнюю опасность.

Всё, что происходило в нашей стране в эти годы – 1914-1945 – правильно рассматривать только через призму этой нависавшей, как дамоклов меч, угрозы суверенитету и безопасности России.

Любая попытка объяснять внутренние потрясения России тех лет – революцию, Гражданскую войну, коллективизацию, репрессии и т.д. – без первостепенного учёта этого внешнего фактора будет заведомо неполной, односторонней, ложной. Объективная оценка явлений нашей истории первой половины прошлого века невозможна без представления о масштабах тех глобальных вызовов, которые были брошены тогда России.

Разумеется, многие страны в этот же период пережили нечто подобное. Для некоторых из них это была тридцатилетняя война за колониальные интересы, для США –за собственную глобальную гегемонию. Для многих не только небольших, но и достаточно крупных стран (Франция) война в какое-то время обернулась потерей суверенитета.

Не будем забывать (и позволять миру этого делать), что Франция, Югославия. Греция, Польша, Чехословакия и многие другие страны Европы сумели возродиться после Тридцатилетней Мировой войны как независимые государства благодаря в первую очередь тому, что победу в этой войне одержала Россия.

Во время Первой глобальной войны 1914-1918 гг. на Западе одной Германии противостояли Англия, Франция, под конец также и США. На Востоке Россия одна противостояла всем четырём странам коалиции Центральных держав. Первая мировая война не закончилась для России заключением Брестского мирного договора. Ибо уже после подписания мира германские, австро-венгерские и турецкие войска оккупировали территорию, на которой проживала четверть довоенного населения России, находилось больше трети её промышленного и сельскохозяйственного потенциала.

Совершенно неверно мнение, будто войска Центральных держав ушли из России автоматически после подписания Компьенского перемирия, закончившего на Западе Первую мировую войну. Статья 12 Компьенского перемирия от 11 ноября 1918 года не требовала от Германии очищения занятых ею на Востоке территорий. Более того, она вменяла Германии в обязанность сделать это только тогда, «когда союзники признают, что для этого настал момент, приняв во внимание внутреннее положение этих территорий». Секретное приложение к перемирию (практика «секретных протоколов» появилась задолго до 1939 года и не у нас!) разъясняло этот пункт в том смысле, что войска Германии и её союзников должны передать оккупируемую ими территорию бывшей Российской империи войскам Антанты или другой вооружённой силе по указанию Антанты.

При той политике, которую державы Антанты проводили по отношению к России во время Гражданской войны, это означало, что оккупированные немцами и турками территории Прибалтики, Украины и Кавказа должны были перейти в руки сепаратистов, направляемых Антантой.

В результате немцы в конце 1918 – начале 1919 гг. покидали Россию отнюдь не добровольно, а только когда их к этому напрямую вынуждала Красная Армия.

История иностранной интервенции 1918-1925 гг. в России – история беззастенчивого грабежа оккупированных территорий и попыток узаконить расчленение России или отторжение от неё каких-либо более-менее крупных областей. Белое движение поддерживалось интервентами лишь постольку, поскольку помогало создавать хаос и мешало восстановлению единой, неделимой России, неважно под чьей властью. Гражданская война никогда бы не приобрела такого размаха, если бы не иностранное вмешательство, особенно выступление авангарда интервентов – 60-тысячного чехословацкого корпуса по прямому указанию из Франции. Когда осенью 1919 года белогвардейцы временно стали одолевать, размеры помощи с Запада им резко сократились. Поддержка с Запада вновь возросла в 1920 году, когда армия Врангеля полгода держалась в Крыму только благодаря этой поддержке. Прямым её следствием стало то, что Советская Россия не смогла в том году успешно довершить войну против Польши, и западные области Украины и Белоруссии остались Польшей захваченными.

Сама же война против Польши 1919-1920 гг. стала прямым продолжением Второй Отечественной войны 1914-1918 гг.

Польские правители, по признанию самого Пилсудского, ставили в ней задачу создания Польского государства до Днепра и Чёрного моря и чтобы на пространстве «от Финляндии до Кавказских гор» не было другого сильного государства, кроме Польши.

В 1921-22 гг. Россия восстановила свой суверенитет над Дальним Востоком, хотя на Северном Сахалине интервенты окопались вплоть до 1925 года, а в 1923 году сделали даже попытку отторгнуть от России Якутию. В 1920 году Россия формально завершила начатое царями покорение Средней Азии, присоединив к себе бывшие Бухарский эмират и Хивинское ханство. Но полностью установить контроль над этими территориями Россия (советская) смогла только к 1924 году. В 1920-21 гг. Россия возвратила себе Закавказье, хотя в «уплату» за нейтралитет Турции при этом ей пришлось поступиться частью территорий, отвоёванных Россией в предшествующем столетии (Карс, Ардаган).

Бессарабия, оккупированная Румынией в 1918 году вопреки советско-румынскому соглашению от 9 марта 1918 г., оставалась отторгнутой от России вплоть до лета 1940 года, хотя ни одним международно-правовым актом этот захват не был узаконен. В 1921-39 гг. неоднократно возникала опасность военного конфликта Советской России одновременно с Румынией и Польшей.

В 1927 году возникла угроза прямого вооружённого конфликта с Великобританией. В 1929 году маньчжурская милитаристская клика Чжан Сюэляна попыталась совершить захват КВЖД, находившейся во владении СССР, а также осуществили серию провокаций на китайско-советской границе. Это делалось, конечно, не без подстрекательства иностранных покровителей Чжан Сюэляна. Советским войскам пришлось совершить рейд на китайскую территорию, чтобы положить конец вооружённым провокациям.

С 1931 года, после оккупации Маньчжурии японскими войсками, возросла угроза войны на дальневосточной границе. С 1935 года на советско-маньчжурской и монголо-маньчжурской границах стало неуклонно возрастать количество вооружённых столкновений, пока, наконец, в 1937 году не вспыхнул первый конфликт с участием регулярных войск – инцидент у Константиновских островов на Амуре. В 1938 году произошёл более крупный конфликт с японцами у озера Хасан, а в 1939-м – пять месяцев шли бои на реке Халхин-Гол, по масштабам вполне соответствовавшие локальной войне.

В 1938 году Советский Союз отреагировал на возможность возникновения войны на своих западных границах, отмобилизовав войска на помощь Чехословакии. Предательская по отношению к Чехословакии и самоубийственная антисоветская позиция правящих кругов Франции и Польши не позволила тогда раздавить в зародыше гитлеровскую агрессию. Наша страна использовала представившийся ей год отсрочки для укрепления своей обороноспособности, но одновременно усиливался и наиболее вероятный противник. В условиях двуличной политики западных держав, не оставлявшей другого выбора, и войны на дальневосточных рубежах, СССР пошёл на временное соглашение с Германией, позволившее укрепить западные рубежи страны возвращением некоторых земель бывшей Российской империи и воссоединением Восточной Галиции с Украиной.

При этом осенью 1939 – весной 1940 гг. Великобритания и Франция готовили различные варианты военных действий против Советского Союза: на Кавказе с территорий Турции и Ирана, в Причерноморье используя коалицию балканских стран, на севере с помощью Финляндии и, возможно, Швеции. После капитуляции Франции летом 1940 года британские руководители вплоть до июня 1941 года продолжали всерьёз рассматривать возможность войны против Советского Союза на его южных рубежах.

В Великой Отечественной войне нашей стране приходилось противостоять не только сильнейшему врагу, но и интригам союзников, пытавшихся довести СССР до истощения и в то же время использовать его в своих интересах (например, в войне с Японией ещё в 1942 году)

Таков краткий перечень угроз, возникавших перед нашей Родиной на протяжении этого относительно короткого, но уникального (и уникально тяжёлого, насыщенного трагическими событиями) исторического периода.

Нет оснований искусственно делить этот период революцией 1917 года на дореволюционный и послереволюционный. Сама революция во многом стала национальной реакцией на неспособность старых элит Российского государства адекватно ответить на новые глобальные угрозы. С 1990-х годов многие историки предлагают начинать новейший период истории нашего Отечества именно с 1914 года, выделяя в качестве его первого периода время между 1914 и 1945 гг.

2 сентября 1945 года закончилась целая эпоха, начавшаяся для России 1 августа 1914 года. Эпоха, наступившая вслед за ней, многим отличалась от предыдущей. На смену старым проблемам пришли новые. Время мировых войн характеризовалось многополюсностью мира, наличием нескольких великих держав, различных геополитических комбинаций и возможности маневрировать между блоками государств. Россия-СССР, хотя и не всегда максимально эффективно, но в итоге успешно использовала эти возможности для достижения своей главной внешнеполитической задачи – сохранения себя в качестве великой подлинно суверенной державы.

Изменения мирового расклада сил в результате эпохи 1914-1945 гг. привели к тому, что вместо нескольких великих держав на планете остались всего две таковых: США и СССР. Россия оказалась один на один с объединённым против неё капиталистическим миром. В чём-то международное положение нашей страны стало даже хуже, чем было до 1914 года или в период 1914-1945 гг. Однако было бы заблуждением полагать, что тем самым Россия-де проиграла в этой Тридцатилетней войне. Объединение западного мира под эгидой заокеанской державы (в Европе великих держав больше не осталось) стало в какой-то степени закономерным итогом победы России. Выдвинутые революцией к власти правители России в 1945 году решили задачи, выдвинутые перед Россией всеми предшествовавшими эпохами. Начиналась совсем другая история, и заглавная роль в ней переходила к другим людям. Увы, они оказались неспособны столь же успешно решать национальные задачи, как это делалось до 1945 года включительно. Но те, кто привёл нашу страну к победе в беспрецедентной тридцатилетней глобальной схватке, к этому уже не были причастны. За свою эпоху они перед нами ответили, а мы – в ответе за сбережение того, что ещё осталось от наследия их Победы.

Первая мировая война – спустя сто лет – трудно входит в культурную память России. Вместе с тем возникает вопрос, насколько наши представления об этой войне имеют отношение к событиям 1914–1918 годов, переживавшимся их непосредственными участниками. Как заметил Вальтер Беньямин, история – это предмет конструирования. Однако это конструирование протекает не в безвоздушном или вневременном пространстве, а в конкретном месте, наполненном настоящим. В случае каждой новой конструкции это настоящее всякий раз иное, так что и ее результат будет отличен от предыдущего. Так, в Германии больше не занимаются опровержением тезиса о германской ответственности за развязывание войны, не говоря уже об оправдании поражения с помощью так называемой легенды об «ударе ножом в спину» в ноябре 1918 года. После второй проигранной войны в Федеративной Республике начала формироваться так называемая «культура поражения» (Вольфганг Шифельбуш). Для нынешних французов Верден – уже не столько воплощение патриотизма и жизнестойкости grande nation, cколько символ примирения. И все же место, занимаемое «La Grande Guerre» или «The Great War» в исторической памяти соответственно Франции и Англии, несопоставимо с тем маргинальным положением, которое вплоть до 1990-х гг. отводилось Первой мировой войне в той же Германии, занятой «переработкой» своей нацистской истории и подавленной ужасами холокоста.

О России даже нельзя сказать, что память о Первой мировой войне была вытеснена памятью о победе советского народа над фашизмом в мае 1945 года. Октябрьский переворот 1917 года, фактически положивший конец участию России в изматывающем противостоянии Центральных держав и Антанты, не только не способствовал формированию национальной культуры памяти об этом великом и трагическом событии русской истории, но и прямо отрицал его в интернационалистском и классовом духе. Народ не увидел обетованного мира, так как с приходом большевиков к власти началась жесточайшая гражданская война, ставшая прологом к веку «европейской гражданской войны» (Э. Нольте). В.И. Ульянов (Ленин) назвал мировую войну «первой империалистской бойней» и низвел ее до всего лишь «одного из эпизодов падения мировой буржуазии». Дальнейшая большевистская пропаганда в общем и целом никогда не отходила от этой линии, делая почти 8.000.000 убитых, раненых и пленных из 15.000.000 мобилизованных русских солдат бессмысленными жертвами «политики русского царизма».

В советской и постсоветской историографии и мемориальной культуре безраздельно господствует Великая Отечественная война, самая кровопролитная за всю историю России. Но именно в этом отношении – в отношении к Отечественной войне 1812 года, война 1914–1918 гг. неоспоримо претендует на первенство. Более того, можно утверждать, что она в очень существенной части, хотя и неприметным образом, смоделировала хорошо знакомую нам патриотическую риторику Великой Отечественной войны. Войну 1941–1945 гг. стали называть Великой Отечественной уже в первые часы (сначала как образное выражение; в терминологическом значении это сочетание закрепилось позже). Статья в газете «Правда» от 23 июня 1941 года называлась «Великая Отечественная война советского народа». Однако уже в 1914 году, как отмечает «Словарь современных цитат» К.В. Душенко, «Второй отечественной», «Великой всемирной отечественной» и «Великой отечественной» называли войну России с Германским рейхом и Австро-Венгрией.

«Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами» – так звучала заключительная фраза обращения к советскому народу, которое заместитель Председателя Совета народных комиссаров СССР В.М. Молотов зачитал в 12 часов дня 22 июня 1941 года. Текст обращения Молотова был согласован со Сталиным. Этот призыв с некоторыми вариациями, а также по частям неоднократно повторялся в печатных изданиях и устных обращениях вплоть до конца войны. Его повторил и глава советского государства в своем первом выступлении по радио 3 июля 1941 года: «…все народы нашей страны, все лучшие люди Европы, Америки и Азии, наконец, все лучшие люди Германии… видят, что наше дело правое, что враг будет разбит, что мы должны победить» .

Эти слова, вероятно, глубоко врезались в память Молотова (Скрябина), который летом 1914 года работал членом редколлегии первой легальной большевистской газеты «Правда» и должен был присутствовать на чрезвычайной сессии Государственной думы 26 июля 1914 года. Фраза «Наше дело – правое дело» прозвучала в речи руководителя кадетской фракции П.Н. Милюкова, который выразил мнение всего российского общества, сделав следующее заявление: «Мы боремся за освобождение Родины от иноземного нашествия, за освобождение Европы и славянства от германской гегемонии, за освобождение всего мира от невыносимой тяжести все увеличивающихся вооружений… В этой борьбе мы едины; мы не ставим условий, мы ничего не требуем».

В этих словах лидер думской оппозиции откликнулся на призыв Николая II к гражданскому миру, включенный в Высочайший манифест от 20 июля 1914 года ст.ст. («В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри»). Высочайший манифест также называл задачи России в предстоявшей войне, которые уже очень скоро должны были стать большой темой всей русской публицистики: «Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования… Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ея среди Великих держав». Впервые же слова о правом деле прозвучали и во втором обращении российского монарха к подданным 26 июля: « Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной мирской славы подняли Мы оружие, но, ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой Нашей Империи, боремся за правое дело ».

Идея народной войны , к которой охотно прибегали и другие воюющие государства, также прочно закрепилась в общественном дискурсе. Охваченные «духовной мобилизацией» русские интеллектуалы – от «путейцев» до «логосовцев» – пытались осмыслить новый характер разразившейся войны. В отличие от предыдущих войн, которые велись профессиональными армиями с ограниченными резервами, первое крупное столкновение индустриальных держав предполагало мобилизацию на основе принципа всеобщей воинской повинности. Друг с другом боролись уже не армии сословного образца, а целые народы, целые культуры, целые миры. Этот новый характер мировой войны хорошо ухватил Н.А. Бердяев в статье 1915 г. «Современная война и нация»: «Нынешняя война глубоко отличается от прежних войн… Нынешняя европейская война показала, что войны также демократизируются, становятся общественными и народными, как и вся жизнь… Война есть борьба вооруженных во всех отношениях народов, которые мобилизуют все свои силы. Огромное значение имеют промышленность страны, ее техника, ее наука, общий ее дух. Победит сила всего народа, мощь всей страны, как материальная, так и духовная» .

Из этого духа «тотальной мобилизации» (Э. Юнгер), стирающей все границы между фронтом и тылом, родился и знаменитый лозунг «все для войны, все для победы» . В той же статье Бердяев писал: «Объединяющий и созидательный опыт, который порождает война… Объединение всего русского общества и народа должно идти с двух сторон, быть обоюдным, оно предполагает жертвоспособность всех лагерей. Лозунг „все для войны, для победы“ предполагает свободу активности, свободу организации для всех народных сил… А страна, в которой война не будет национальной, не будет напряжением всех народных сил, рискует быть побежденной. Победить может лишь свободный и вооруженный народ. И всякий патриотический подъем народной энергии есть вместе с тем и самоосвобождение народа. Речь идет, конечно, не о народе в социально-классовом смысле слова, а о народе-нации» . Статья заканчивалась на высокой патриотической ноте: «Великая страна, великий народ – непобедимы» .

Народную войну нельзя было выиграть без «священного единения» . В.В. Розанов был одним из немногих, кто узнал о начале войны вечером 19 июля: «Напор германских племен на славянские – завершился: Германская империя объявила войну Русской империи. Исполин пошел на исполина. За нашей спиной – все славянство, которое мы защищаем грудью. Пруссия ведет за собой всех немцев – и ведет их к разгрому не одной России, но всего славянства. Это – не простая война; не политическая война. Это борьба двух миров между собой.

Да не будет малодушного между нами. Сейчас одна мысль: об единстве, крепости духа, твердом стоянии перед врагом. Будем все как один человек, будем как в войну 12-го года. Это – вторая „отечественная“ война , это – защита самых основ нашего отечества.…

Мужайся, русский народ! В великий час ты стоишь грудью за весь сонм славянских народов, – измученных, задавленных и частью стертых с лица земли тевтонским натиском, который длится уже века. Если бы была прорвана теперь „русская плотина“, немецкие воды смыли бы только что освобожденные русскою кровью народы Балканского полуострова…Да пошлет Бог свое благословение на нашего Государя и на нашу Родину в ее великом и правом деле!» .

Для русских интеллектуалов Вторая Отечественная была прежде всего войной с германским национализмом вильгельмовского извода, прусским милитаризмом, культом силы и поклонением материальным ценностям. Вот как клеймил германизм талантливый писатель и публицист С.Н. Дурылин, секретарь Московского религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева: «Происходит какое-то общегерманское объединение в зле всех – профессора Гарнака и императора Вильгельма, прусского вахмистра и писателя Гауптмана: все начинают мыслить по-одинаковому, чувствовать по-одинаковому, так что не отличишь, где кончается профессор и начинается вахмистр… Культурный облик и отвратительный испод варвара – вот образ современной Германии» . В.Ф. Эрн обличал пагубный союз Канта и Круппа, а Е.Н. Трубецкой ополчался под знаменем «всечеловечности» на борьбу с самим Фафниром, могущественным драконом из саги о кольце Нибелунгов, в котором русскому князю виделось утверждение национальной исключительности. Победа в этой войне должна была стать одновременно и победой над «немцем в самом себе». Многие верили в том, что «новая отечественная война освободит нас от чужеземного нашествия внешнего и внутреннего и поможет нам выявить наш чистый дух» . 18 августа (1 сентября) 1914 г. состоялось переименование Санкт-Петербурга в Петроград. «Мы легли спать в Петербурге, а проснулись в Петрограде!.. Кончился петербургский период нашей истории с его немецким оттенком… Ура, господа!..» – гласила передовица либеральных «Биржевых ведомостей» на следующий день.

В 1914 году время славянофильствовало. То, что звучало в патриотических речах с трибун Госдумы и со страниц литературно-политических и общественных печатных изданий, переводили на лубочный язык Казимир Малевич и Владимир Маяковский, создатели прообраза советского агитационного плаката. А Владислав Ходасевич уже в августе месяцев составил сборник «Война в русской лирике» (М.: Издательство «Польза», 1915), который открывался стихами «Певца во стане русских воинов» и на две трети складывался из произведений Языкова, Дельвига, Давыдова, Батюшкова, Пушкина и Лермонтова. Обращение к Отечественной войне 1812 года в патриотической кампании 1914-го было отнюдь не случайным. Оно отвечало необходимости не только переосмыслить отношение Востока и Запада, но и заново сформулировать вопросы национального самосознания, найти основу для коллективного социального действия и межгрупповой солидарности. Ведь, по словам А.С. Глинки (Волжского), в Отечественную войну 1812 года в России совершилось чудо «тайнозрения, сокрытого видения себя, глуби своей, сути внутри» . «Гроза двенадцатого года» не только завершилась победой русского оружия над «самовластительным злодеем», а значит, исполнила провиденческую миссию России, но и помогла русской дворянской элите увидеть нацию как «сообщество всех русских людей вне зависимости от сословной принадлежности» .

Лучшие представители российского общества демонстрировали ясное понимание войны как «общего дела». Молодой философ Эрн обращал к гражданам честные и правильные слова: «Не будучи сами активны и „решительны“, мы изолируем армию и тем ослабляем ее в борьбе, из которой она может выйти победительницей лишь после величайших испытаний» . Однако в 1914 году Российская империя втягивалась в грандиознейшую борьбу, акты которой должны были протекать в крайне сложных условиях современности, и здесь призывов к народу делать дело, «возложенное на него Провидением», было недостаточно. Патриотическая кампания 1914 года, стилизовавшая «войну масс и машин» под Отечественную войну 1812 года, как будто не замечала того факта, что Русская Армия даже в результате реформ, вызванных тяжелым поражением в вооруженном конфликте с Японией, так и не сумела уйти от устаревшего принципа ведения войны «постоянной армией» и решить насущные вопросы организации современного «вооруженного народа» и соответствующего тылового обеспечения. Россия вступила в войну с дефрагментированным обществом, представленным враждующими сословиями и партиями, в ее армии продолжало процветать деление на «белую кость» и «пушечное мясо», среди образованного класса было распространено «амбюскирование», а патриотизм малообразованной солдатской массы не выходил за пределы обрядовой формулы «За Веру, Царя и Отечество!». Через три года кровавых усилий победить, после того, как революция опрокинула установленный государственный порядок, после того, как началось общее государственное разложение, не желавшие драться солдаты говорили на митингах 1917 года: «Мы вятские, тульские, пермские, до нас немец не дойдет…». К тому времени их «политический обряд» был полностью разрушен. Несомненно, здесь лежит гораздо более глубокая причина «вытеснения» Второй Отечественной из национальной исторической памяти в стране, которая так и не стала нацией.

Советская пропаганда в годы Великой Отечественной войны активно «ресемантизировала» дореволюционный историко-политический словарь, но при этом удивительным образом не вышла за рамки стиля «народной и священной» войны, заданного патриотическим подъемом 1914 года. Кроме того, она была не в силах преодолеть живой опыт, сохранившийся в поколении участников «империалистической войны». Многие солдаты «явочным порядком» надевали георгиевские кресты («Егориев»), вызывая уважение однополчан, а на официальном уровне «вдруг» оказались востребованы славные боевые традиции русского воинства – от Александра Невского до Ушакова, Суворова и Кутузова. В обществе даже возникло движение за приравнивание б. («бывших») георгиевских кавалеров, награжденных орденом за боевые подвиги, «совершенные во время прошлой войны с проклятой Германией», к кавалерам советского ордена Славы (статут последнего почти полностью соответствовал статуту царского ордена Св. Георгия и даже цвета их орденских лент и их рисунок были одинаковы). 24 апреля 1944 г. появился проект такого постановления СНК СССР, которым предполагалось «воздать должное уважение героям, громившим немецких империалистов в войну 1914–1917 гг.». Правда, этот проект так и не превратился в реальное постановление…

В герменевтической ситуации «здесь и сейчас» прошлое открывается всякий раз в новой перспективе. Историческое предание продолжает существовать в модусе прерываний и возвращений. Наше нынешнее обращение ко Второй Отечественной равно невозможно вне опыта Великой Отечественной войны и вне общеевропейской культуры памяти о «первокатастрофе XX столетия».

Эрн В.Ф. Меч и крест. Общее дело // Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991. С. 346.

К началу этой кампании русская Действующая армия переживала пик организационного и материально-технического развития, включая в свой состав на австро-германском фронте 158 пехотных и 48 кавалерийских дивизий, 5 пехотных и 4 кавалерийские бригады и большое количество специальных и технических частей.

В техническом плане войска серьезно усилились, в частности – возрос удельный вес тяжелой артиллерии. Появляется корпус ТАОН (в начале 1917 г. - 338 единиц 120 - 305-мм орудий), ставший мощным ударным кулаком в руках командования. Войска насыщаются минометами и бомбометами.

Ситуация с боеприпасами в кампании 1917 г. в отношении снарядов легких и средних калибров стала удовлетворительной (см. ).

Значительно выросла армейская авиация (например, в Летнем наступлении Юго-Западный фронт поддерживали 38 авиаотрядов – 226 самолетов).

Противник к началу кампании имел на Русском фронте 133 пехотных и 26,5 кавалерийских дивизий - помимо традиционно мощной австро-венгерской группировки, значительно вырос и германский контингент.

Но, несмотря на организационно-технический рост, русские войска ждал тяжелый удар – после Февральского переворота морально-идеологическое состояние армии начало быстро падать. О тенденциях этого процесса мы писали ().

В итоге к началу летней кампании русские войска в значительной степени утратили свою боеспособность и управляемость – и это наложило существеннейший отпечаток на ход и исход кампании 1917 г.

1. Митинг на фронте

Стратегический план кампании, разработанный в декабре 1916 г. врио начальника Штаба Ставки генералом от кавалерии В. И. Гурко и генерал - квартирмейстером Ставки генерал-лейтенантом А. С. Лукомским предусматривал перенос главных усилий на Румынский ТВД. На остальных фронтах от масштабных операций Ставка отказывалась. Верховный главнокомандующий и командующий Юго-Западным фронтом поддержали план, в то время как командующие Западным и Северным фронтами высказались против. В итоге принятый план был компромиссным, а главный удар состоялся на Галицийском ТВД (см. ).

В кампании 1917 г. русские войска оперировали на Прибалтийско-Белорусском, Галицийском, Румынском, Кавказском и Персидском ТВД.

Прибалтийско-Белорусский ТВД

Этот ТВД, прикрывавший стратегически важнейшие направления, был занят войсками Западного и Северного фронтов. Особое значение имели двинский и якобштадский плацдармы - русские войска на левом берегу р. Западной Двины сковывали большое количество немецких войск.

О наступлении на Якобштадском направлении 5-й армии Северного фронта 8 – 11 июля мы писали в одной из статей (см. ).

Сложилась традиционная для кампании 1917 г. ситуация – отлично технически подготовленное наступление прекращалось вследствие падения боеспособности армейской пехоты. Тактические успехи не развивались, а ударные и штурмовые части гибли – без поддержки основной массы войск. Потери 5-й армии - до 13000 человек.

В рамках летнего наступления на ТВД активно действовала и 10-я армия Западного фронта, 9 – 10 июля наступавшая на Вильно-Крево. Развить достигнутый тактический успех по вышеуказанным причинам также не удалось, а армия потеряла до 40000 человек.

В ходе оборонительной Рижской операции 19 – 24 августа 12-я армия Северного фронта противостояла германской 8-й армии, пытавшейся овладеть г. Рига и балтийским побережьем с перспективой дальнейшего наступления на Петроград. Планировалась операция на окружение крупной группировки русских войск. Соединения 8-й армии должны были форсировать р. Западная Двина в районе Икскюля и развивать наступление на Икскюль, Роденпойс, Хинценберг. Войска 12-й армии, оборонявшие рижский плацдарм, прикрывавший на ТВД кратчайшее направление к Петрограду, были ослаблены как находящимся на последней стадии разложением войск, так и некомплектом личного состава. В ходе операции (см. ) несмотря на беспрецедентную огневую мощь противника, применение германцами химических боеприпасов и новой тактики, русские войска (даже с учетом разложения их значительной части) сражались стойко. Но, не исчерпав всех оборонительных возможностей, командование 12-й армии в ночь на 21 августа приказало оставить позицию на р. М. Егель и отступать.

Противник приобрел Рижский плацдарм, но 12-я армия от намечавшегося окружения ускользнула. Потери русских и немцев – 25000 (в основном за счет пленных) и 5000 человек соответственно. На такое соотношение потерь повлияло не только состояние русской армии, но и тот факт, что артиллерия (род войск, наносивший противнику наибольшие потери) 12-й армии была нейтрализована германцами с помощью химических боеприпасов еще до начала наступления пехоты. Подтягивание новых огневых средств и маневрирование резервами в обстановке революционной разрухи было крайне затруднительно.

В ходе последней крупной операции на Восточном фронте Первой мировой - состоявшейся на правом фланге ТВД комбинированной наземно-морской Моонзундской операции 29 сентября – 7 октября (См. ; ) германской группировке, значительно превосходящей своего оппонента (более 300 германских кораблей и судов, вкл. 10 новейших линкоров против вдвое меньшей по численности русской корабельной группировки, вкл. 2 старых линкора; 102 германских против 36 русских самолетов), удалось вытеснить русские силы в Финский залив. Сопротивление русских войск носило очаговый характер, а оборонительные возможности сданных позиций себя далеко не исчерпали. Противник занял острова Даго, Эзель, Моон, а германский флот прорвался в Рижский залив.

Традиционно стратегически второстепенный, в ходе второй половины кампании 1917 г. Прибалтийско-Белорусский ТВД имел ключевое значение. Неудачи русских войск и флота в ходе Рижской и Моонзундской операций привели к серьезному изменению стратегической обстановки на правом фланге Русского фронта, выведя противника на исходные позиции для решающего броска к Петрограду.

Окончание следует

Об этой войне говорят редко и неохотно. Она считается как бы прелюдией к революции, к той грандиозной ломке, которую наша страна пережила в прошлом веке. Некоторые деятели, причем их особенно много почему-то в т. н. «праворадикальной среде», считают, что первая мировая война была следствием некоей ошибкой, совершенной Государем. Дескать, масонские западные демократии хотели стравить традиционные монархии – Германию, Австро-Венгрию и Россию, с тем, чтобы устроить там революции. Так что же?

Об этой войне говорят редко и неохотно. Она считается как бы прелюдией к революции, к той грандиозной ломке, которую наша страна пережила в прошлом веке. Некоторые деятели, причем их особенно много почему-то в т. н. «праворадикальной среде», считают, что первая мировая война была следствием некоей ошибкой, совершенной Государем. Дескать, масонские западные демократии хотели стравить традиционные монархии – Германию, Австро-Венгрию и Россию, с тем, чтобы устроить там революции. И России вовсе незачем было заступаться за «ненужных» ей сербов.

Так что же? Может быть первая мировая, наше в ней участие, действительно есть грандиозная ошибка? Между тем факты свидетельствуют об обратном. В самом деле, различные подрывные силы были заинтересованы в разжигании мировой войны. И руку Гаврилы Принципа, сделавшего роковой выстрел в Сараево, вне всякого сомнения, направляли из масонских лож, . Но подрывные усилия масонов и прочих ненавистников традиционного строя, не увенчались бы успехом, если бы не та шовинистическая, агрессивная позиция, которую занимали Германия и Австро-Венгрия. Причем эта позиция была подчеркнуто антирусской.

Возьмем, к примеру, кайзера Вильгельма II. Этот правитель отстранил от власти прагматика Бисмарка, который выступал за нормальные отношения с Россией. Еще в 90-е годы XIX века он был сторонником превентивной войны с Россией, придерживаясь в данном вопросе концепции начальника генерала Вальдерзи. Кстати, это было одно из главных обстоятельств, которое заставило царя Александра III скрепя сердце заключить союз с республиканской Францией.

Кайзер говорил красивые слова о том, что Россия в противостоянии с Японией защищает христианскую цивилизацию. Но в 1904 году, во время русско-японской войны, кайзер навязывает России невыгодный ей торговый договор. В то время почти вся немецкая пресса прямо-таки изливала антирусскую пропаганду на немецкого читателя.

Правда, в 1905 году кайзер попытался (в районе о-ва Бьерк, Финляндия) заключить союзнический договор с Россией, против которого царь не возражал в принципе. Но он предусматривал ущемление интересов союзной нам Франции. Казалось бы (и это повторяют германофилы), что лучшим выходом был бы разрыв с самой Францией. Однако подобные представления характерны для тех, кто мало понимает в азах политики. Осуществлять крутые виражи в дипломатии, как и везде, весьма сложно, и часто они оборачиваются банальным авантюризмом. Не исключено, что кайзер ставил своей целью изоляцию России на международной арене. Обман союзника запросто мог бы окончиться именно этим вариантом, что облегчило бы осуществление агрессивных планов Германии в отношении нашей страны. А их кайзер не прекращал вынашивать. В 1908 году, во время одного из дипломатических кризисов, он заявляет о своем желании «рассчитаться с русскими» (интересно – за что?).

Постоянно наращивала свои усилия антирусская пропаганда в Германии. Генерал Брусилов стал свидетелем кощунственной и очень показательной акции. На его глазах жители немецкого города Киссингена построили полный (!) макет Кремля, который был сожжен при бесновании толпы. «Перед нами, – вспоминал Брусилов, – было зрелище настоящего громадного пожара. Дым, чад, грохот и шум разрушающихся стен. Колокольни и кресты церквей наклонялись и валились наземь».

Расширялась и немецкая экспансия (пока еще «мирная»). Своего пика она достигла в 1913 году, когда в Турции произошел военный переворот. Тогда турецкая армия перешла под полный контрольный немецких военных советников (генерал Лиман фон Сандерс стал командиром первого корпуса турецкой армии). Это уже создавало прямую угрозу для российского транзита через знаменитые средиземноморские проливы. А ведь через них проходило 80 % всего нашего экспорта.

Но, пожалуй, самым фатальным в действиях германских шовинистов, была их поддержка антиславянской политики Австро-Венгрии. Собственно говоря, они и привела к началу первой мировой войны.

Надо сказать, что сама Россия этой войны пыталась всячески избегать, причем порой шла на существенные уступки, которые граничили с капитуляцией. Так, в 1908 году Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину с их сербским, по преимуществу, населением. Россия тогда вынуждена была согласиться с подобной акцией. И Государь, и премьер-министр Столыпин были убеждены в том, что войны нужно всячески избегать.

В 1911 году Россия дала обещание не мешать немцам в строительстве ветки от Багдадской железной дороги до Персии.

Подписывая в 1907 году договор с Англией, Николай II всячески настаивал на том, чтобы в тексте указанного договора не было даже и намеков на антигерманизм. Было принято решение, невзирая на договор, сохранять нейтралитет в случае войны Германии с Англией.

Даже во время июльского кризиса 1914 года Государь делал все, чтобы избежать военного столкновения с центральноевропейскими державами. Он настоятельно рекомендовал сербам принять австрийские требования. И они были согласны. Единственное, что было для них неприемлемо ни в коем разе – требование оккупации. Но ведь ясно, что такие требования заведомо неприемлемы ни для одного нормального государства.

История бесстрастно свидетельствует – Россия не объявляла войну Германии. Напротив, это Германия объявила нам войну – тогда, когда мы отказались выполнить ее требование прекратить всеобщую мобилизацию (подобные требования есть прямое и недопустимое вмешательство во внутренние дела).

Война все равно бы началась. Не в августе, так в сентябре. Еще в 8 декабря 1912 года на тайном заседании немецкого генштаба было принято решение начать войну против стран Антанты не позднее 1914 года. Но если бы мы сдали Сербию в августе, то нам пришлось бы воевать уже в состоянии глубокой деморализации – подобные дипломатические уступки сродни капитуляции. Сербы подверглись бы полному разгрому, что лишило бы нас пусть и младшего, но довольно-таки полезного военного союзника. Роль сербов во второй мировой войне была огромна. Показательно, что решающее наступление, приведшее к краху кайзеровской Германии в 1918 г., началось именно сербскими частями на Салоникском фронте.

Германофилы повторяют как заклинание - надо было хотя бы дождаться 1917 года, когда Россия выполнила бы до конца свою программу перевооружения армии и флота. Но ведь немцы тоже знали об этой программе и не стали бы ни в коем случае дожидаться ее выполнения.

Со всей уверенностью можно сказать, что Россия выигрывала войну. После неудач 1915 года наступил триумфальный 1916-й год – год Брусиловского прорыва. В ходе боев на Юго-Западном фронте противник потерял убитыми, раненными и попавшими в плен полтора миллиона человек. Австро-Венгрия оказалась на пороге разгрома. Историк А. Зайончковский утверждает, что русская армия достигла «по своей численности и по техническому снабжению ее всем необходимым наибольшего за всю войну развития». Неприятелю противостояли более двухсот боеспособных дивизий. Россия готовилась раздавить врага.

Характерно, что перелом в ходе войны был достигнут тогда, когда верховным главнокомандующим стал Государь Император Николай II Александрович, показавший себя хорошим военным организатором. И тем не менее, либеральная оппозиция подвергала монархию все более и более изощренным атакам. По масонским каналам их поддерживал демократический Запад. «Союзники» опасались, что царская Россия после победы в войне выйдет как никогда могучей и великой. Им нужна была марионеточная республика, которая будет выполнять исключительно функции поставщика пушечного мяса. Усилия подрывных сил увенчались успехом. В России произошел антимонархический переворот, после которого страна опустилась в пучину хаоса.

Победа в войне стала уже невозможна.

Но все это нисколько не умаляет подвиг миллионов русских воинов, которые проливали кровь на полях Второй отечественной войны. Всем им – Вечная Память!

Александр Елисеев